Том 1. Дьяволиада - Страница 2

Читаешь эти строки Михаила Булгакова и поражаешься дару его предвидения: действительно Запад строил, исследовал, печатал, учился, а мы в это время продолжали драться… Булгаков выражает уверенность, что «негодяи и безумцы будут изгнаны, рассеяны и уничтожены», война окончится, страна, окровавленная и разрушенная, начнет восстанавливать свою силу и могущество. И пусть не жалуются те, кто не привык испытывать трудности: «Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью жизни. Платить и в переносном и в буквальном смысле слова.

Платить за безумство мартовских дней, за безумство дней октябрьских, за самостийных изменников, за развращение рабочих, за Брест, за безумное пользование станком для печатания денег… за все!»

Нет, Булгаков не надеется увидеть светлые дни, когда могучая Россия как полноправная снова будет вершить делами Европы. Пусть хоть дети, а быть может, и внуки дождутся столь радостного дня: «И мы, представители неудачливого поколения, умирая еще в чине жалких банкротов, вынуждены будем сказать нашим детям:

— Платите, платите честно и вечно помните социальную революцию!»

Скорее всего, это тот самый «рассказ», который Булгаков написал «в расхлябанном поезде, при свете свечечки» и напечатал в газете «Грозный», издававшейся, естественно, при белогвардейском правлении в том городе, куда «затащил» его поезд.

Читатель, скорый на выводы, подумает, что я преднамеренно «столкнул» здесь разные произведения Булгакова для того, чтобы показать «пропасть» между ними… Ничуть не бывало! Да, столкнул преднамеренно, но лишь для того, чтобы показать творческую цельность Михаила Булгакова, цельность его миросозерцания, его взглядов. А если его чувства могут показаться противоречивыми, то лишь потому, что жизнь-то досталась ему уж больно пестрой, многогранной, когда «окаянных дней» выпадало гораздо больше, чем это может выдержать нормальный человек.

И не случайно, читая «Грядущие перспективы» Булгакова, вспоминаешь «Окаянные дни» Ивана Бунина. По мыслям, по накалу страстей, по провидческому дару молодой Михаил Булгаков в чем-то весьма существенном близок маститому академику, прошедшему, в сущности, те же пути и перепутья, что и Юный Врач, с записками которого читатели должны быть давно знакомы, но о них — речь впереди.

Но, возможно, и не «Грядущие перспективы» — первая публикация М. Булгакова. Недавно Григорий Файман напечатал в «Литературных новостях» (№ 5, 1994 г.) три репортажа под общим названием «Советская инквизиция. Из записной книжки репортера», подписанные «Мих. Б.» в газете «Киевское эхо» в августе — сентябре 1919 года…

В конце августа 1919 года деникинцы вошли в Киев и обнаружили чудовищные злодеяния Чрезвычайной комиссии, творившей расправу над инакомыслящими и просто случайно попавшими под руку негодяев.

Мих. Б. — этим псевдонимом Михаил Афанасьевич впоследствии подписывал свои фельетоны, репортажи в «Гудке», в других изданиях. Вполне возможно, что Булгаков написал эти репортажи сразу же после того, как Киев был освобожден от большевиков.

«Последнее, заключительное злодейство, совершенное палачами из ЧК, расстрел в один прием 500 человек, как-то заслонило собою ту длинную серию преступлений, которыми изобиловала в Киеве работа чекистов в течение 6–7 месяцев…»

Мих. Б. называет факты, подлинные фамилии расстрелянных… «Молодой студент Бравер, фамилия которого опубликована четырнадцатой в последнем списке, был приговорен к расстрелу в порядке красного террора как сын состоятельных родителей. Над несчастным юношей беспощадно издевались как над „настоящим, породистым буржуем“, в последние дни его несколько раз в шутку отпускали домой, а в самый день расстрела дежурный комендант объявил ему об „окончательном, настоящем“ освобождении и велел ему собрать вещи. Его выпустили на волю…

Но лишь только обрадованный и просветлевший юноша переступил порог страшного узилища, его со злым хохотом вернули обратно и повели к расстрелу.

Подобных фактов, надо думать, десятки и сотни. И комиссия по расследованию кровавых преступлений чекистов должна раскрыть их, собрать воедино и дать полную картину инквизиторской „работы“ советской опричнины».

И еще одна цитата из репортажей Мих. Б.: «Достойна внимания совершенно новая для нашего времени, но известная история средних веков, чисто инквизиционная, процессуальная форма расследования, широко практиковавшаяся следователями из ЧК. Обвинение предъявлялось не только за то или иное реально совершенное деяние, не только за покушение или обнаруженный умысел, но также за совершенно несодеянное преступление, которое, по некоторым предположениям, лишь „могло быть совершено“ данным лицом…»

А теперь вспомним главу «Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа» из романа «Мастер и Маргарита»… Афраний, начальник тайной службы, уверяет Пилата, что у него нет сведений, что Иуду зарежут сегодня ночью. У Пилата тоже нет этих сведений, но у него есть предчувствие, что так может случиться, сведения «случайны, темны и недостоверны», но предчувствие его никогда не обманывает. Не только зарежут, но и подбросят первосвященнику деньги, полученные за предательство, с запиской: «Возвращаю проклятые деньги!»

Начальник тайной службы быстро сообразил, что ему нужно делать, чтобы Пилат был им доволен: «— Выследить человека, зарезать, да еще узнать, сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Кайфе, и все это в одну ночь? Сегодня?

— И тем не менее его зарежут сегодня, — упрямо повторил Пилат, — у меня предчувствие, говорю я вам!..